Торговцы загробного мира (журнал «Деньги», № 22 (677) 9 июня 2008)
Торговцы загробного мира (журнал «Деньги», № 22 (677) 9 июня 2008)
Кирилл Новиков
150 лет назад, в 1858 году, правитель Египта Исмаил-паша назначил французского археолога Франсуа Мариета хранителем древностей, то есть главным распорядителем всего археологического наследия страны пирамид. Мариет использовал это назначение с пользой для дела и для себя. С одной стороны, он прекратил бесконтрольное разорение страны охотниками за древностями, а с другой — монополизировал рынок антиквариата в этом государстве. Археология была выгодным бизнесом и до Мариета, остается она таковой и по сей день.
Патагонский Самсон
Уже в древности люди знали: если как следует покопаться в каком-нибудь кургане, то можно обнаружить что-нибудь ценное, например золото и серебро. Археологами такие искатели древностей, конечно, не были, а их цели были далеки от интересов науки. Но и в последующие эпохи, когда археология стала признанной научной дисциплиной, поиски материальных следов ушедших эпох остались делом, приносящим вполне ощутимый доход, ведь археология — одна из немногих наук, занимающаяся самыми настоящими сокровищами, которые либо имеют высокую рыночную цену, либо вообще не имеют цены.
В Европе интерес к древностям возник в эпоху Возрождения. Итальянские и прочие гуманисты отыскивали образцы древнего искусства, чтобы учиться на примере античных предков и подражать древним шедеврам. Однако в целом отношение к памятникам древности оставалось утилитарным. Так, папа Урбан VIII в XVII веке, на исходе Ренессанса, без зазрения совести велел переплавить древнеримские украшения Пантеона на бронзовый балдахин для собора Святого Петра. Лишь в XVIII веке образованные европейцы увидели в предметах старины памятники минувших эпох, а поскольку люди эпохи Просвещения считали себя самыми рациональными существами в истории человечества, они принялись изучать прошлое с помощью этих предметов. Коллекционирование древностей и их изучение вошло в моду, и в Европе сформировался рынок древних артефактов, на котором и зарабатывали первые археологи. По большей части археологи XVIII века были профессиональными дилерами на рынке антиквариата, а деньги на раскопки получали от богатых и влиятельных коллекционеров. Таким археологом-антикваром был, например, итальянский аббат Франческо Фикорони, которому покровительствовал страстный коллекционер кардинал Филиппо Гуалтерио. В 1705 году кардинал дал аббату денег на раскопки, и Фикорини начал копать вдоль древней Аппиевой дороги. За пять лет работы Фикорини раскопал 92 могилы, из которых достал сотни древних артефактов. Основным покупателем был кардинал, но многие предметы были куплены английскими лордами и в итоге оказались в Британском музее. Таким же бизнесменом-археологом был современник Фикорини — прусский барон Филипп фон Стош. Барон долго жил в Риме, зарабатывая на жизнь торговлей антиквариатом, а еще шпионажем в пользу Англии. Фон Стош также проводил раскопки, часть найденного продавал, но кое-что оставлял в своей коллекции. Впрочем, главным вкладом в европейскую культуру фон Стоша была не популяризация древнего искусства. Именно он ввел моду на монокль, ношение которого на два века стало почти обязательным атрибутом прусского аристократа.
В 1798 году войска революционной Франции под командованием Наполеона Бонапарта, тогда еще простого генерала, высадились в Египте, и бизнес на археологии вышел на новый уровень. Как известно, Наполеон привез с собой немало ученых, которые тут же принялись изучать эту страну. Однако среди всех этих ученых мужей не нашлось ни одного талантливого археолога. Зато среди наполеоновских офицеров был один прирожденный коллекционер. Бернардино Дроветти происходил из влиятельной туринской семьи и делал карьеру в армии итальянского королевства Пьемонт, пока Италия не была завоевана французами. Дроветти перешел на французскую службу и быстро выдвинулся на высокие должности. Наполеону не удалось завоевать Египет, поэтому ему пришлось устанавливать с этой страной дипломатические отношения, и в 1801 году Дроветти был назначен французским генеральным консулом в Каире. Итальянец оказался искусным дипломатом и вскоре завоевал уважение египтян и даже врагов Франции — англичан. Вместе с тем Дроветти оказался и страстным коллекционером. Он ездил по всей стране, отыскивая остатки древнеегипетской цивилизации, а также рассылал своих агентов на поиски ценных артефактов. Методы Дроветти были довольно варварскими. Так, если обелиск или статую было трудно транспортировать, он приказывал отпилить самый красивый кусок, а если ему попадался древний сосуд, он, не задумываясь, разбивал его, чтобы посмотреть, что там внутри. Коллекция Дроветти быстро росла, что вызывало зависть его дипломатического противника — генерального консула Англии Генри Солта. Этот джентльмен был полон решимости не позволить французам забрать все самое ценное из Египта, а потому нанял для поиска фараоновых сокровищ другого итальянца — Джованни Бельцони.
Бельцони, как и Дроветти, был человеком образованным, но при этом крайне нуждался в деньгах. Когда Наполеон вторгся в Италию, Бельцони принял участие в каком-то антифранцузском заговоре и, когда заговор провалился, был вынужден бежать в Голландию, бросив все свое имущество. В Нидерландах беглец пробовал заниматься коммерцией, но не преуспел и переехал в Англию. Бельцони был очень высок и необыкновенно силен, так что работа для него нашлась. Он выступал в цирке под псевдонимом Патагонский Самсон, а его коронным номером было поднятие железной платформы, на которой сидели двенадцать человек. Между тем Бельцони не терял надежды найти себе более достойное применение. Он изучал гидравлику и даже изобрел водяной насос, который, правда, никого не заинтересовал. В 1812 году сорокалетний Бельцони оставил цирк и поехал в Египет, где, как он надеялся, кто-нибудь купит его насос. Он продемонстрировал свое изобретение Мухаммеду Али — тогдашнему правителю Египта, но не сумел впечатлить даже его. К счастью для Бельцони, на него обратил внимание Генри Солт, которому как раз был нужен отчаянный человек для поиска артефактов. Так бывший циркач сделался археологом, причем весьма успешным.
Первым заданием Бельцони была доставка в Александрию верхней части статуи фараона из храма в Абу-Симбеле. Статуя была огромной — почти три метра высотой, денег для найма туземных рабочих не хватало, но Бельцони умел производить впечатление на египетских феллахов. Он начал двигать статую в одиночку. Его спутник впоследствии писал: "Он ворочал каменные глыбы с той же легкостью, с какой другие двигают прибрежную гальку. Египтяне, которые видели его гигантскую фигуру, более шести с половиной футов ростом, верили, что он колдун". В итоге статуя была доставлена, Солт был доволен, а Бельцони получил свою награду. С тех пор Бельцони повсюду искал египетские древности и нередко опережал людей Дроветти. Он нашел гробницу фараона Сети I, и он же первым проник в пирамиду Хефрена. Вскоре успехи конкурента начали беспокоить Дроветти. Между двумя итальянцами началась борьба, правил в которой не было. Однажды, например, агенты Дроветти чуть не спровоцировали мятеж египетских рабочих на раскопках Бельцони. В другой раз Бельцони отправился за обелиском, который ему заказал один британский аристократ, но, приехав на место, обнаружил, что памятник пытаются демонтировать люди Дроветти. Предводитель команды французского консула убедил феллахов в том, что умеет читать древние иероглифы, и тут же "прочитал", что обелиск принадлежал одному из предков Дроветти. Египтяне, уважавшие право наследования, уже были готовы отдать обелиск французам, но Бельцони подкупил местного губернатора, и артефакт достался ему. Однако борьба на этом не кончилась. Когда Бельцони вместе с обелиском прибыл к месту назначения, там его уже поджидал Дроветти с вооруженной бандой. Дипломат угрожал археологу убийством, если тот не согласится отдать ему треть суммы, которую выручит от продажи обелиска. Насилия удалось избежать только благодаря прибытию большой группы египтян, которые встали на сторону Бельцони. Впоследствии Дроветти начал буквально выдавливать конкурента из Египта. Однажды он подослал своих наемников, которые уничтожили все артефакты, найденные экспедицией Бельцони. В итоге Бельцони все-таки пришлось покинуть Египет, поскольку находиться в этой стране стало для него небезопасно.
Однако борьба за египетские древности на этом не прекратилась. Более того, она приобрела характер состязания двух великих держав. Поначалу французам и англичанам удавалось договориться. Солт и Дроветти просто поделили Египет пополам: первому достался западный берег Нила, а второму — восточный. Но то была всего лишь личная договоренность между консулами. В 1821 году французский инженер Жан Лелоран прибыл в страну пирамид с заказом от французской комиссии по науке и искусствам. Он должен был добыть для своей страны диск с изображением зодиакальных фигур, расположенный на потолке одного из храмов, который находился на западном берегу. Лелорану пришлось действовать по всем правилам шпионского мастерства. Он убедил англичан в том, что направляется к Красному морю, и даже действительно уехал в том направлении, но потом тайно вернулся и, вооружившись пилой, начал свою работу. Он выпилил диск и погрузил его в лодку, но тут же был перехвачен людьми Генри Солта, которые собирались взять его на абордаж. Лелорана спасла смекалка. Он поднял над своей лодкой французский флаг, и англичане отступили, не желая международного скандала.
Начальник Египта
Методы археологов начала XIX века в целом были такими же варварскими, как у Дроветти. Тот же Бельцони с воодушевлением описывал, как ему приходилось пробираться через коридоры, заваленные мумиями. Чтобы добраться до залов с предполагаемыми сокровищами, археолог в буквальном смысле шел по трупам, которые превращались в пыль под его башмаками. Другие охотники за древностями были не лучше. Так, в 1836 году английский полковник Ричард Вис принялся изучать пирамиды по всем законам военного искусства. Не сумев найти вход в пирамиду, он заложил пороховой заряд и попытался проделать в стене брешь. Пирамида, по счастью, почти не пострадала.
Египет не был единственной страной, откуда активно вывозили древности. Так, еще в 1812 году английский посол в Оттоманской империи Томас Брюс с разрешения султана вывез из Афин несколько колонн и статуй, украшавших Парфенон. Однако порядок в работе археологов начали наводить именно в Египте.
В первой половине XIX века египетское правительство смотрело на разграбление наследия фараонов сквозь пальцы. Мухаммед Али вел постоянные войны с Оттоманской империей и всячески старался превратить Египет в современное государство с регулярной армией и промышленностью. Древности становились разменной монетой в его политике: чтобы заручиться поддержкой западных держав, он позволял европейцам забирать из его страны то, что им нравилось, а иногда разрушал древнеегипетские памятники в промышленных целях. Например, когда Мухаммеду Али понадобилось построить сахарный завод, он приказал взорвать древний храм и использовал камень для постройки предприятия. Положение начало меняться после приезда в страну французского археолога Франсуа Мариета, который сумел подмять под себя весь бизнес на египетских древностях.
Как и многие ученые той поры, Мариет стал археологом совершенно случайно. Он был простым школьным учителем, но его двоюродный брат работал со знаменитым Шампольоном — тем самым, которому удалось расшифровать египетские иероглифы. Когда кузен умер, Мариет унаследовал его место и начал работать с архивом великого ученого. Вскоре Мариет буквально заболел египтологией, выучил несколько древних восточных языков и сумел получить работу в Лувре. В 1850 году Лувр отправил Мариета в Египет, чтобы он на казенные деньги приобрел для музея коптские и сирийские манускрипты. С растраты этих денег и началась археологическая карьера Франсуа Мариета.
Находясь в Александрии и Каире, Мариет заметил: некоторые местные богачи украшали свои дворцы сфинксами, которые были так похожи друг на друга, словно они происходили из одного и того же места. Однажды бедуины, с которыми ученый подружился, привели его в пустыню, где он обнаружил точно такого же сфинкса, торчавшего из песка. Мариет сразу же вспомнил пассаж из Страбона, где описывалась аллея сфинксов, ведущая к Серапиону — храму божественного быка Аписа. Казенные деньги, выданные на покупку манускриптов, были потрачены на организацию раскопок, но результат того стоил. Храм был найден, Мариет прославился, и французское правительство простило ему растрату. Египетское правительство пошло еще дальше. В 1858 году правивший страной Исмаил-паша создал специально для Мариета должность хранителя древностей. Теперь Мариет получил административный контроль над всеми памятниками Египта, включая те, которые еще не были найдены. Пользуясь своей властью, Мариет фактически монополизировал всю археологическую работу в стране. Рынок антиквариата он тоже монополизировал, и отныне только он решал, может ли тот или иной предмет быть вывезен из страны. Контрабанда и "черное копательство", конечно же, процветали по-прежнему, но профессиональных археологов в страну больше не пускали. Мариет теперь один копал по всей долине Нила. В одном только 1860 году он заложил 35 раскопов в разных точках страны. Ни один археолог на свете не смог бы одновременно контролировать столь масштабные работы. Не был в состоянии делать это и Мариет, поэтому качество работ заметно страдало. Зато за несколько лет безраздельной монополии археолог превратился из бедного музейного работника в процветающего ученого с мировым именем и туго набитым кошельком. Во Франции он и вовсе стал национальным героем, ведь, выгнав с раскопов англичан и немцев, он обеспечил французским египтологам значительное преимущество. Соответственно, если египетские древности все-таки вывозились за рубеж, то попадали они преимущественно во Францию. Египетские монархи тоже осыпали Мариета наградами и подарками и даже присвоили ему титул паши. Награды эти, надо сказать, были вполне заслуженными, поскольку именно Мариет основал ныне знаменитый Каирский музей. Он прославил Египет и другим способом. В 1869 году египетские власти заказали ему придумать сюжет для оперы, которую предполагалось написать к визиту французского императора. Визит так и не состоялся, но сюжет, придуманный археологом, лег в основу либретто оперы Верди "Аида". Франсуа Мариет скончался в 1881 году, богатый и прославленный, и его тело было по древнему обычаю опущено в саркофаг. Своим примером Мариет доказал, что археология может превратить бедняка в богача, и многие попытались повторить его успех.
Ближневосточный конфликт
Для того чтобы копать и делать открытия, любому археологу были нужны деньги. В случае с Египтом все было довольно просто, поскольку многие статуи, обелиски и руины все еще были видны на поверхности земли. Музеи и частные коллекционеры точно знали, что в этой стране находятся сокровища, а потому искатели древностей получали щедрое финансирование. В Палестине и Месопотамии добывать раритеты "открытым способом" было невозможно, но деньги на раскопки находились и здесь. Прежде всего европейцев привлекала возможность найти материальные подтверждения библейских текстов. Начало библейской археологии положили два американца — богослов Эдвард Робинсон и протестантский миссионер Эли Смит, которые в 1837 году предприняли путешествие по Ближнему Востоку. Они не были археологами и не проводили никаких раскопок. Зато Робинсон был неплохим лингвистом. Он сумел сопоставить современные ему арабские названия населенных пунктов с библейскими топонимами и обнаружил множество совпадений. Город Биршеба напоминал ему о библейской Вирсавии, Эль-Джиб — о Гидеоне и так далее. Книга, изданная путешественником, имела большой успех и вызвала у многих желание откопать древние святыни, чтобы доказать скептикам правдивость Священного Писания.
Помимо религиозных чувств европейцев подстегивал национализм. Каждому хотелось, чтобы именно его соотечественники откопали что-нибудь ветхозаветное — остатки Ноева ковчега, дворец царя Валтасара или еще что-то подобное. Как и в Египте, начало ближневосточной археологии было положено благодаря соперничеству английских и французских дипломатов. Началось все с того, что представитель английской Ост-Индской компании, служивший в Багдаде, опубликовал отчет о своем путешествии в район древней Ниневии, известной тогдашним европейцам только по Библии. Британец обнаружил несколько кирпичей и глиняных черепков, но этого было достаточно, чтобы в Париже занервничали. Франция, обеспокоенная тем, что Англия может ее опередить, в 1840 году отправила в Мосул собственного дипломата — Поля Ботта. Политической необходимости в присутствии французского консула на окраине Османской империи не было, но поблизости находилась Ниневия, а археология к тому времени уже стала для французов делом государственного престижа. Ботта и раньше успешно совмещал дипломатию и археологию, которой увлекся во время службы в Египте. Теперь он взялся за дело на новом месте и в 1843 году обнаружил древние руины. Правительство немедленно выделило ему 3 тыс. франков на продолжение раскопок, и вскоре последовали новые открытия. Позднее выяснилось, что французы раскопали дворец покорителя Вавилонии — ассирийского царя Саргона II, хотя сам Ботта полагал, что нашел Ниневию.
Англия не могла спокойно смотреть на успехи французов, и вскоре за раскопки в Месопотамии взялся молодой англичанин Остен Лэйард. Британский посол в Стамбуле сэр Стрэтфорд Кэннинг дал ему £60 из собственного кармана, пообещав, что, если он что-нибудь найдет, правительство выделит дополнительные средства. Лэйард начал копать в месте под названием Нимруд, и уже в первый день раскопок нашел два ассирийских дворца. Вскоре Британский музей выделил Лэйарду £2 тыс., и открытий стало еще больше. Особенно радовались британцы тому, что их соотечественник нашел в Нимруде обелиск, на котором было начертано имя Ахава, сына Омри, царя иудейского. И Ахав, и Омри были упомянуты в Библии, так что триумф был полным.
Вскоре великие державы схлестнулись не на шутку. Отряды копателей, нанятые консулами Франции и Англии, носились по всей Месопотамии, закладывая шурфы и захватывая холмы, под которыми мог находиться какой-нибудь дворец. Турецкое правительство признавало права на открытие за теми, кто первым делал находку, так что археологи постоянно боролись со временем. Однажды команды английских и французских копателей одновременно явились на место будущих раскопок и вступили в настоящую драку. Дипломаты боролись, используя иные средства. Английский консул жаловался туркам, что французы подкупили местного шейха, чтобы он напал на британских археологов, а французский консул уверял османов, что британцы подкупили пашу, который запретил французам выкупить у крестьян ассирийскую статую крылатого быка.
Больше всего от этих разборок страдала наука. В 1855 году плоды многолетних трудов французской экспедиции были потеряны, после того как арабские бандиты потопили в Тигре судно, на котором французы везли древние скульптуры. Впрочем, возможно, что англичане тут были ни при чем. Со временем археологическое соперничество двух великих держав пошло по более цивилизованному пути. Англичане и французы просто поделили Ирак, как в свое время поделили Египет, и драки прекратились.
Но борьба за первенство в открытии библейских памятников не прекращалась. Во второй половине XIX века в Палестине помимо англичан и французов работали немцы, американцы и австрийцы, причем копали в одном и том же месте по многу раз. Англичане начали раскапывать Иерихон еще 1868 году, но мало преуспели, а вот немцы, взявшиеся за дело в 1907 году, откопали рухнувшие стены, которые, по библейскому преданию, упали по божьему слову. Но у библейской археологии была и оборотная сторона. То, что не подтверждало правоту Библии, часто игнорировалось, и в таких случаях исследователи не могли рассчитывать на материальную поддержку. Так было, например, с экспедицией, в которой работал будущий советский академик Василий Струве. Археологи раскопали в Месопотамии город Умму, но, поскольку город этот в Библии не упоминался, никакого интереса открытие не вызвало. Глиняные таблички с места раскопа продавались в Париже по франку за штуку.
Библия была не единственным источником вдохновения для археологов XIX века. Знаменитый Генрих Шлиман, как известно, с детства был пленен произведениями Гомера и мечтал найти Трою. Этот археолог-любитель на раскопках денег не делал, поскольку сделал их раньше на поставках для русской армии. И все же всемирную славу ему принесла не столько находка древнего города на территории современной Турции, сколько богатое воображение, которое позволило ему отождествить руины с гомеровской Троей. С легкой руки Шлимана в музеях Европы появились "маска Агамемнона", "украшения Елены" и т. п., хотя никакого отношения к гомеровским персонажам все эти вещи, скорее всего, не имели.
Государственное дело
В ХХ веке археологи по-прежнему сильно зависели от тех, кто соглашался финансировать их работу. Чаще всего в роли меценатов и заказчиков выступали музеи, которые за свои расходы получали найденные предметы. Иногда раскопки спонсировали частные лица, как было в случае Говардом Картером, который для своих поисков гробницы Тутанхамона заручился финансовой поддержкой лорда Карнарвона. Перипетии поисков гробницы хорошо известны. Картер все никак не мог найти то, что обещал, и лорд уже был готов прекратить финансирование, когда гробница наконец была найдена. Это случилось 4 ноября 1922 года. Картер устроил для Карнарвона целый аттракцион. Лорд и его дочь первыми протиснулись в захоронение, хотя мало смыслили в археологии. Находка сделала Картера не только знаменитым, но и материально независимым. Он оставил археологию и начал разъезжать по миру с лекциями, которые имели огромный успех. Гробница Тутанхамона обогатила Картера во всех смыслах. Ученый позаимствовал из усыпальницы несколько бесценных предметов, которые хранил у себя всю жизнь в качестве сувениров. Вещи были обнаружены только после его смерти.
Были и другие археологи, которые подобно Шлиману совершали открытия на собственные деньги. Так, сэр Артур Эванс, открывший миру критскую цивилизацию, тратил на раскопки в основном свои средства. Он происходил из довольно богатой семьи, так что мог себе позволить заниматься любимым делом, не слишком беспокоясь о хлебе насущном. Он знал, что в 1878 году греческий археолог Калокаиринос нашел на Крите какие-то руины, но не смог продолжить работу из-за вмешательства турецкого правительства. В 1894 году Эванс просто купил землю, где по его расчетам должны были находиться древние постройки, и действительно раскопал там знаменитый Кносский дворец. Эванс копал на Крите до 1931 года и обогатил науку множеством открытий. Впрочем, и он был не без греха. Подобно Картеру он утаил некоторые находки. Эванс припрятал таблички с критскими письменами, надеясь когда-нибудь их расшифровать и стать вторым Шампольоном. Другие ученые получили возможность попытать счастье не раньше, чем Эванс отошел в мир иной.
В последующие десятилетия археологию периодически сотрясали скандалы, связанные с желанием некоторых не очень щепетильных ученых заработать на любви публики к сенсациям. Так было, например, с уроженцем Российской империи Иммануилом Великовским, который в 1952 году издал в США книгу под названием "Столкновение миров". Используя археологический материал, Великовский обосновывал собственную "новую хронологию", в которой смело отождествлял одних фараонов с другими, смешивая события и эпохи. Книга вызвала скандал в академических кругах, и Великовского перестали приглашать в университеты и колледжи. Однако книга пришлась по вкусу любителям игры в исторические загадки и стала бестселлером, как и многие другие подобные произведения.
Во второй половине ХХ века бизнес на археологии делался все теми же старыми, проверенными методами. Археологи выбивают гранты из меценатов, антиквары всеми правдами и неправдами добывают редкие вещи, а "черные копатели" продолжают разорять древние руины. В Египте, например, где по-прежнему делаются сотни археологических открытий в день, эти "ночные археологи" считаются почти такими же богачами, как нефтяники. В особенности много таких копателей развелось в последнее время, особенно в Ираке, где после падения режима Саддама Хусейна началось повальное разграбление памятников шумеро-аккадской древности. Скорее всего, этот бизнес никогда не умрет, поскольку предметы старины, раз попав на рынок, уже никогда не дешевеют.